Но отныне уже чуток ко лжи, неподатлив на обман Каспий.
«Вместо чистоты и свежести извечной, — выговаривает он Волге, — ты несешь мне илистую муть. Ты пронзаешь мою синь-синеву тростником, чеканом, рогозом, и они старят меня, как старит щетина лицо человечье. Все мои глубины-бездны, все зимовальные ямы — пристанища осетров — ты засыпаешь песком и заваливаешь корягами. Там, где еще недавно резвились мои крутобокие волны, уже расстилаются мелководные заливчики-култуки с ленивой рябью. На месте былых раздольных чистин вспухают чирьями острова. От обсохших берегов, как ножи, вонзаются в грудь мою солончаковые мыски... Так отвечай же без утайки, — требует, гневаясь, Каспий, — чем я провинился перед тобой? Отчего ты лишила меня всегдашней ласки и обрекла на медленную, но верную гибель?»
Молчит Волга. Тогда Каспий, вконец разгневанный, шлет в волжские низовья посланцев-осетров, чтобы те до всего дознались. А Волга-то выставила перед ними бетонный щит — и никак они не могут вперед пробиться, в места былых нерестилищ, лишь крутятся в ценных бурунах сливной плотинной воды, до крови израниваются о камни донные.
«Ах, вот как ты моих посланников привечаешь!— взъярился Каспий и сейчас же кинулся, заодно с ветрищами-морянами, в дельту, закупорил все банки ходовые, все протоки и прораны своей вскидистой волной. И Волги нет пути вперед — она в обрат бежит, топит и дельту, и пойму, кидается в полной уже отчаянности на бетонный щит. А в общем, безвыходное у нее положение — волей-неволей винись, и она обращается к Каспию с мольбой, с исповедью: «Перестань гневаться! Все я тебе расскажу, все... Целые века любила я тебя, мой суженый, всю силу тебе отдавала, а сама мелела год от года, степным жаром палимая, барханами заносимая. Но спасибо людям! Пришли они па помощь, запрудили меня плотинами, и стала я полниться вешней силой, разливаться морями, считай, от самых верховий. А в благодарность людям отдала я столько воды, сколько надобно для их полей засушливых. Вместе с людьми я радовалась хлебам высоким, заливистым. Но тебе, суженый, я не изменяла, пет! Просто поделила я свою любовь между тобой и людьми. Вот отчего на раскатах, при нашей встрече, кидаюсь я усталой на твою могутную грудь и уже не могу по-прежнему ласкать тебя».
Каспий вмиг укротил волну и снова принял Волгу в свои объятья; однако ж в безднах-глубинах пет ему по- покоя, да и только.
«Что же теперь будет со мной? —спрашивает он в унынии. — Еще какой-нибудь десяток лет, и вовсе я обмелею, усохну, стану дряхлым стариком».
«А ты не кручинься, — утешает Волга. — Прослышала я, будто и тебе хотят помочь люди. Задумали они вспять пустить северные воды и насытить тебя вечной молодой силой».
«Значит, у нас никогда не будет старости?» — спросил, дивясь и радуясь, Каспий.
«Никогда, никогда! — ответила Волга. — И только наша любовь будет вечна».
Старик замолчал, а я задумался... Волга и Каспий вдруг представились мне такими же реальными влюбленными существами, какие жили здесь, в старинном приморском селении.
Может быть, именно поэтому я и нацарапал на стене маяка, рядом с другими надписями, еще одну:
ВОЛГА+КАСПИЙ
