Феденька вглядывается в даль, но так ничего и не видит, потому что ночь выдалась темным-темна, с редкими звездами, к
оторых к тому же становится все меньше: они то и дело срываются и наискось секут серебристыми полосками черный, загустевший на первом морозце осенний воздух.
— И уж кто ни копал, кто ни копал курган в мои молодые годочки! Да все напрасно,— ох, напрасно! Зарыл Степан Тимофеевич Разин как будто и недалече клад, а уходит он все вглубь и вглубь — не дается, проклятый!
— Пневматические молотки сюда бы,— неожиданно вставляет Архип сипловатым голосом,— вмиг все выворотили бы.
Ларионыч косится на Архипа, и в пеньковой трубке его раздается горячее шипение.
— Пошто смеяться-то? Весь район, все старики знают, что у нас клад зарыт. И в книгах про него напечатано, и в газете районной писано... Да ты глянь, глянь вон туда, где белеется!.. Может, там-то вовсе и не известняк, а клад сквозь землю просвечивает.
— А что, если и взаправду клад! — вскрикивает Феденька своим тонким голоском, — И ты не смейся, Архипка! Не станет нам дедушка врать: ведь мы не маленькие!
— Не в том дело, — серьезно басит одиннадцатилетний Архип,— Только вот недавно к нам в клуб лектор приезжал, так он рассказывал, будто в наших краях камня строительного много, и его уже ищут. А как найдут, так сразу плотину построят в Жигулях.
— Ишь, и все-то он, чертенок, знает! — ревнует Ларионыч.— Больно вы все нынче ученые стали!..
Затем, успокоившись, он подбрасывает в костер сухие ветки. Ветки с треском гнутся на огне, чадя душистым дымком, и далеко разбрызгивают искры. Жаркие отсветы скользят в глубь степи. Феденьке кажется, что они сейчас натолкнутся на курган и осветят его; но огненные желтые пятна добегают только до лошадей и тают под их ногами, словно притоптанные, а кое-где и просто срываются с крутояра в густой надречный сумрак.
— Вот раз тесть мой копать принялся,— позевывая, продолжает Ларионыч.— Ну, ладно, копает себе, копает, и вдруг — звяк лопата о клад... У тестя дыханье сперло, в глазах помутилось. Огляделся он по сторонам, да как пригнется, да как лапищей своей — хвать! — сыру землицу. А на пальцах-то только грязь, и ногти обломаны... Клад же — он еще глубже ушел! Видать, крепко его заколдовал Степан Тимофеевич. Не каждому в руки дается i1 клад-то. Вот оно как.
